Леонид Андреев-Селижаров: судьба опального поэта

Не оскверняй Родной Язык

Хулой Земле и Небесам.

Ведь Мир и мелок, и велик

Лишь от того, какой ты сам.

Леонид Андреев-Селижаров

У меня есть любимый поэт – настоящий классик во всех смыслах этого слова. Его зовут Леонид Георгиевич Андреев-Селижаров. К сожалению, поэт стар, тяжело и мучительно болен, однако держится он с достоинством. О том, что он – классик, знают очень немногие: мастер не избалован славой и известностью.

Мы познакомились более десяти лет назад, когда Селижаров устроился на работу вахтёром в нашем институте. Узнав, что я занимаюсь поэзией, он дал мне несколько тоненьких сборников своих стихов – старых, вышедших ещё в 60-70-е годы в советских издательствах, и новых, изданных им самим на собственные средства в начале 90-х, – с тем, чтобы я смог познакомиться с его творчеством. Открыв его книги, я скоро убедился, что передо мной поэзия самой высшей пробы.

Через пару дней мы встретились с ним в институте, и я выразил своё восхищение его творчеством, а он пригласил меня как-нибудь зайти к нему в гости и назвал адрес. Когда у меня выдалось свободное время, я отправился пешком на другой конец города, чтобы навестить старого поэта. Жил он в районе, который считался одним из самых худших в городе: ряды старых пятиэтажек, заселённых спившимся сбродом, грязь, помойки, нищета. Дом Селижарова стоял в самой глубине этого неблагополучного квартала, а сразу за ним начиналось некое подобие заросшего пруда, плавно переходившего в болото. Я вошёл в дурно пахнущий подъезд и поднялся на пятый этаж.

Первое, что поразило меня в его маленькой двухкомнатной квартире – это полное отсутствие свободного места: всё в ней от пола до потолка было заставлено книгами. Жилище Селижарова напоминало узкую пещеру, стены которой были выложены корешками книг. Раздевшись в тёмной маленькой прихожей, я прошёл в его комнату, где среди шкафов и полок с книгами каким-то чудом уместились кровать и пара стульев. Книги были повсюду: покрытые приличным слоем пыли, они стояли стопками на столе, на подоконниках, на полу и лежали даже на кровати. Мне показалось, что все богатства мировой словесности собраны здесь, я разглядывал обложки и названия, удивляясь всё больше и больше. Здесь была почти вся серия «Библиотеки поэта», «Литературные памятники», редкие издания по философии, эзотерике, филологии, искусствоведению, множество старинных книг… С того дня я стал регулярно посещать Селижарова. Оказалось, что круг наших интересов очень схож: поэзия, история, философия, культура, искусство – чего бы я не касался, выяснялось, что Селижаров знает о том или ином течении, художнике, мыслителе или поэте гораздо больше, чем я. Более того, в своё время он лично был знаком с Арсением Тарковским, который в ту пору был одним из самых любимых моих поэтов, а одна из первых подборок его стихов вышла под одной обложкой с дебютными публикациями Н. Рубцова, А. Кушнера и других, ставших впоследствии известными авторов.

Идеи Селижарова были глобальны и подчас фантастичны. Он мог с жаром доказывать ту или иную теорию происхождения древних ариев, или толковать об особенностях поэтики страстно любимых им Фета и Блока, или утверждать, что ему удалось обнаружить некую удивительную закономерность чисел, которую он окрестил «Бриллиантовым срезом» (по аналогии с золотым сечением), он с лёгкостью брался судить о законах квантовой физики или о роли евреев в мировой истории. На любой вопрос, на любую проблему у Селижарова был свой оригинальный взгляд, подкреплённый сведениями из прочитанных им книг. Он всегда успевал штудировать поразительное количество самой разнообразной литературы, и очень многое из прочитанного откладывалось в его сознании и преломлялось в его стихах. В любом случае я узнавал от него больше, чем от кого бы то ни было. Он был открыт для всего: подлинные знания и мудрость, смешанные с домыслами и фантастическими гипотезами, яркие жизненные впечатления, глубокая душевная боль и вспышки озарений мощным широким потоком входили в его живой и беспокойный ум и, перебродив в нём, выплёскивались наружу в виде коротких, афористично точных и проникновенных строчек стихов.

А когда из разговоров с Селижаровым я узнал больше о его жизни, избитое выражение о том, что «поэт – это судьба», показалось мне отнюдь не потерявшим своего глубокого смысла. Отец, которого он никогда не видел, в 30-е годы был крупным столичным чиновником – заместителем начальника Главмолоко (впоследствии это учреждение станет Министерством молочной промышленности). Мать работала на молочном заводе, где и познакомилась с будущим мужем. У них была квартира в Москве и всё, что нужно для счастливой семейной жизни. Но в 1939 году отец был арестован и осуждён как враг народа, мать тоже. Его выслали в Казахстан; в лагере он, как бывший руководящий работник, очевидно, занимал какую-то административную должность, возможно, благодаря этому ему удалось вызволить к себе жену. Живя с мужем в лагерном бараке, она забеременела, и к началу 1942 года из-за беременности и туберкулёза в последней стадии была отправлена в Елатьму, где родила сына. Об отце больше никаких сведений не сохранилось, но по некоторым косвенным фактам Селижаров предполагал, что он погиб на войне в штрафбате.

Когда мальчику исполнилось полгода, его забрали у матери и отдали в дом ребёнка. Она умрёт через два года, так и не увидев больше сына, а для него начнутся скитания по детским приютам в те страшные голодные годы, пока в шестилетнем возрасте он не окажется в Касимовском детском доме для детей врагов народа, где несчастных воспитанников кормили на 28 копеек в день, при том, что даже зекам в те годы было положено 37 копеек на человека. И уже тогда, в детстве, он, услышав на уроке литературы стихи Лермонтова, пробует сочинять сам. «В детдоме, – вспоминал впоследствии Леонид Георгиевич, – у меня была кличка «Учёный» за то, что под матрацем у меня хранилась небольшая библиотека. Обо мне ходили слухи, что я читаю по ночам».

С четырнадцати до шестнадцати лет – обучение в Челябинском ремесленном училище, потом – долгие годы странствий – без паспорта, без прописки, на случайных заработках, на заводах и больших стройках в Сибири и на Дальнем Востоке, всегда впроголодь, не имея ничего. Но при этом он невероятно много читает и вопреки всему – с образованием в несколько классов, на самом дне жизни – начинает писать стихи.

Разобраться в перипетиях судьбы Селижарова было довольно сложно – слишком много всего выпало на его долю, слишком много испытаний для одной человеческой жизни: туберкулёз едва ли не в последней стадии, врачи предрекали скорый конец, но – выжил, более того – смог излечиться; срывался в пропасть с высоты двухсот метров на строительстве Зейской ГЭС, чудом спасся; беспробудное пьянство – до белой горячки, постоянные конфликты с начальством любого уровня, неудачный первый брак, закончившийся потерей с трудом выбитой первой собственной квартиры, неожиданное и недолгое признание – выход в свет нескольких книжек, вступление в Союз писателей в 1974 году, хвалебные статьи в «Литературной газете», общение с выдающимися поэтами;  неплохие гонорары, и – снова пьянство, скандалы, болезни, неумение и нежелание ладить с теми, от кого зависела возможность сделать карьеру в тогдашнем литературном мире, и как следствие этого – с 1979 года, после издания последней, с трудом прошедшей цензуру тонкой книжечки, ни одной крупной публикации в течение последующих десяти с лишним лет.

В наш город они с женой и сыном переехали в конце 80-х. До этого они жили в Белгороде, где Селижаров руководил школой молодых литераторов, и готовил литературные страницы для областной комсомольской газеты. Но ему пришлось сменить место жительства после скандальной истории с одним местным литератором, неким М. Этот тип, будучи зятем завсектора пропаганды Белгородского обкома партии, благодаря поддержке тестя был назначен представителем Черноземного книжного издательства в городе. Воспользовавшись служебным положением, он поспешил пробить в печать свою книжку стихов, лишив возможности опубликоваться другого поэта, инвалида, прикованного к коляске, много лет ожидавшего выхода своего сборника  (издание книги в те времена было желанной мечтой и давало возможность для вступления в Союз писателей, люди ждали этого шанса годами). Более того, как вскоре выяснилось, стихи для книги М. были написаны вообще совсем другим человеком – спившимся Н., который от отчаяния и невозможности напечататься продавал собственные стихи своему преуспевающему приятелю чуть ли не за бутылку. Селижаров узнал об этом от самого Н. и не стал молчать. Доказательства подлога были налицо: одно из стихотворений в только что изданной книге было акростихом, начальные буквы строк складывались в обличительную фразу: «М...в – говно вы». Разразился скандал, дошедший до Москвы, и после всего случившегося обстановка вокруг Селижарова накалилась до предела, местное литературное начальство стало его откровенно третировать, и по совету столичных чиновников из писательского союза он разменял квартиру в Белгороде на нашу подмосковную глубинку.

Но, оказавшись в Орехово-Зуево, он понял, что судьба сыграла с ним злую шутку. Местная администрация была удивлена его претензиями на внимание. Их вообще мало взволновал приезд в город какого-то там «поэта». Тем более, что наступали перестроечные времена, когда всем стало не до поэзии. В редакциях местных газет и в немногочисленном литературном сообществе города тоже никто не спешил замечать приезжего чужака. Он не мог даже устроиться на работу. «Вот проживёшь пятнадцать лет на территории Московской области, тогда и будем считать тебя нашим поэтом», – заявили ему чиновники из Московского отделения Союза писателей, когда он попытался обратиться к ним за помощью. Так, в конце концов, ему пришлось стать ночным сторожем в нашем народном театре, потом вахтёром в институте, затем дворником на одном из предприятий и, наконец, разнорабочим в монастыре, где он трудился только за кормёжку... Чтобы хоть как-то выжить в самые трудные 90-е годы, ему приходилось продавать книги из своей библиотеки на рынке.

Селижарову были знакомы и горькие обиды, и страх, и провалы в настоящее безумие. В чем оно проявлялось? Скорее всего, это можно определить как манию преследования. После очередной жизненной неудачи Селижаров впадал в депрессивное состояние, когда ему всюду мерещилось вмешательство в его судьбу неких тёмных сил – вроде КГБ или ФСБ: он был уверен, что за ним постоянно следят, обыскивают его квартиру, подстраивают различные неприятности. Цель этих происков – загубить русского поэта, не дать ему возможности высказать людям Правду. Поначалу я никак не мог разобраться, насколько справедливы его подозрения: по его словам выходило, что чуть ли не все вокруг – от соседа по подъезду до главы городской администрации – тайные агенты всесильных спецслужб... Убедить его в том, что это не так, было практически невозможно. Впрочем, я не исключаю, что подозрения Селижарова имели под собой вполне реальную почву.

Нередко он сам усугублял своё тяжёлое душевное состояние алкоголем: пропьянствовав несколько дней, доведя себя до крайней степени истощения духовного и физического, Селижаров начинал самостоятельно лечить себя от запоя и неизбежного похмелья горстями таблеток, в основном, различных транквилизаторов, отчего ему становилось совсем худо – и он, по его собственному выражению, «уходил в Астрал». В своих странствиях он посещал иные миры, во всяком случае, многие его из его стихотворений содержат именно этот максимально сконцентрированный в коротких четверостишиях запредельный опыт. Возвращаясь из своих мучительных путешествий, он медленно приходил в себя, был очень слаб, но зато начинал снова писать – стихи сами лились из него, и он едва успевал их записывать.

Такой ритм жизни неизбежно привёл Селижарова на больничную койку. К тому времени, когда это случилось, я уже перестал заходить к нему: я переехал на другой конец города, у меня родился сын, приходилось очень много работать, и совсем не оставалось времени на творческие встречи. От его жены Натальи Петровны, работавшей тогда в институте на кафедре иностранных языков, я узнал, что у Селижарова большие проблемы. Он провёл немало дней между жизнью и смертью – почти без сознания, с высочайшей температурой, в бреду. Попав в больницу, он пережил страшные вещи. Местные эскулапы приложили немного усилий, чтобы помочь несчастному страдальцу, а его скандальный нрав окончательно испортил всё дело. После кое-как проведённой операции он вышел из больницы беспомощным калекой и был обречён на медленную мучительную смерть. Но благодаря своевременной помощи Владислава Анатольевича Бахревского Селижаров прошёл курс лечения в одной из столичных клиник и его состояние улучшилось.

Конечно, он остался инвалидом, но рано или поздно он смог самостоятельно передвигаться и начать жить заново. К этому времени благодаря самоотверженным усилиям Сергея Дмитриевича Герцева (наверное, единственного в нашем городе настоящего профессионального буддолога и знатока китайского языка), который выступил в качестве редактора-составителя, у Поэта была почти готова к изданию большая книга стихов. А я по вполне логичному стечению обстоятельств переехал в тот же район, где жил поэт, и смог снова заходить к нему за новыми стихами и книгами. Когда я пришёл к нему после долгого перерыва в наших встречах, Селижаров был очень расстроен тем, что по самым разным причинам книга, которую он мечтал издать, по-прежнему остаётся неизданной, и надежды на скорое завершение этого проекта нет, так как Сергей Дмитриевич – единственный его помощник в этом деле – уже давно не звонит ему. Я попросил дать мне рукопись книги. Она была прочитана мною дома на одном дыхании. Все лучшие вещи Селижарова, созданные им на протяжении полувека творческого труда, были собраны здесь в единый поэтический ансамбль, раскрывающий грандиозную картину Русского Космоса. Это была не просто книга стихов – это была художественная модель Мироздания, пронизанная дыханием Божественного Логоса, в ней был отражён весь мир, но отражён так, что всё, ранее казавшееся мне в нём хаотичным и бессмысленным, становилось по-настоящему глубоким и символичным. Название книги – «Русская Аватара» – в полной мере отражала её главную идею – через поэтические образы прошлого и настоящего России показать историческую миссию русского народа.

Прочитав рукопись «Русской Аватары», я совершенно неожиданно для себя самого понял, зачем судьба свела меня с этим удивительным человеком, и сделал то, что должен был сделать: спустя год в результате наших совместных усилий, напряжённой редакторской и чисто технической работы книга Селижарова была издана – с большим предисловием, обширными комментариями и – как это было изначально задумано – в традиционной старой русской орфографии. Для большого поэта, долгие годы лишённого возможности представить свои стихи на суд читателей, это была большая удача.

Два года спустя нами была издана вторая большая книга стихов Андреева-Селижарова – «Звёздный Часослов», ставшая своего рода продолжением «Русской Аватары». Однако выход этих уникальных изданий остался практически незамеченным широкой публикой. В наши дни искусство поэзии настолько не востребовано обществом, что было бы наивно ждать большого резонанса от подобных книг. Несколько отзывов на страницах дальневосточной периодики, статья в газете «Литературная Россия» (http://www.litrossia.ru/2008/05/02432.html), публикации в Орехово-Зуевском литературном альманахе и других подобных изданиях – вот, собственно, и всё. Но это не так уж и мало, учитывая реалии современной литературной жизни.

Однако скромный успех вышедших книг недолго радовал поэта. Не так давно печальные обстоятельства заставили его покинуть наш город. Сейчас я впервые приоткрываю подробности этой тёмной истории, потому что не вижу смысла молчать о том, что произошло. Как уже было сказано, дом, в котором жил Леонид Георгиевич, располагался в не самом благополучном районе. Однажды, возвращаясь с очередного поэтического вечера, Селижаров подвергся унизительному нападению со стороны местного безработного алкаша, не русского по национальности. Словесные оскорбления, нецензурная брань и угрозы физической расправы, прозвучавшие в адрес Селижарова, крайне негативно подействовали на и без того хрупкое здоровье поэта. С этого злополучного эпизода в жизни автора «Русской Аватары» началась череда странных и очень неприятных происшествий, которые сам поэт характеризует не иначе, как словом «травля». Подобные эпизоды в дальнейшем повторялись неоднократно. Конечно, если бы на месте Селижарова оказался кто-то другой, возможно, обстоятельства сложились бы иначе, но Леонид Георгиевич – человек по натуре очень импульсивный и прямолинейный – принял случившееся как вызов и попытался добиться справедливости, слишком громко выражая своё возмущение случившимся (что вызвало ярость соседей) и впоследствии обратившись за помощью в милицию и даже администрацию города. В итоге его борьба за своё человеческое достоинство закончилась, по сути, поражением. Представители власти безосновательно сочли заявления Селижарова бредом полубезумного старика, соседи в этом конфликте приняли сторону обидчика поэта, и всё происходящее действительно стало напоминать самую настоящую травлю. Жить дальше в таких условиях, естественно, было невозможно, поэтому Селижаров принял решение сменить место жительства.

Леонид Андреев-Селижаров – один из последних больших поэтов ушедшего от нас ХХ века. Он никогда не искал славы, не подстраивался под вкусы эпохи, не предавал своих убеждений. И несмотря ни на что, несмотря на все лишения и невзгоды, выпавшие на его долю, он сумел сохранить и донести до нас свою непоколебимую веру в преображающую силу Русского Слова:

Прежде чем пушкинской стало строкою,

Было землёй оно, небом и потом.

С пахарем вместе шло за сохою

К новым свершеньям, трудам и заботам.

Разве когда-нибудь было забавой

Слово Некрасова, слово Толстого?

Русское Слово и Русская Слава –

Это рабочие слава и слово.

Хочется верить, что когда-нибудь мы научимся ценить тех, кто достоин этого –  ценить при жизни, а не тогда, когда человека уже нет в живых, а у него вдруг появляется много «посмертных» друзей и знакомых. Мне думается, что Леонид Андреев-Селижаров – один из тех, кто мог бы прославить наш город на всю страну, если бы мы были не так равнодушны к своим талантам...